Сообщение
Томас Мортемер » 04 июл 2021, 17:17
Прекрасно услышав и слова Кира про карму — мёртвым не надо было особо прислушиваться, чтобы даже различить стрекот крыльев стрекозы над противоположным берегом озера — и его замечание по поводу того, что пора бы уже перестать злоупотреблять терпением окружающих, оттачивая на них своё мастерство хождения сквозь материю, Маргарет только слегка прищурилась, взглянув на юного гостя господина уже совсем по-другому. Что-то при этом неуловимо лукавое и даже по-доброму насмешливое проскользнуло в подслеповато щурящихся глазах старой женщины, ещё при жизни с годами постепенно начавшей терять былую остроту зрения — она сама, когда ещё только переступила порог чертогов Смерти, не то, что бы любила, но частенько позволяла себе маленькую вольность проходить сквозь тела живых людей, пробуя нащупать грани своей нематериальности и в принципе привыкая к новой форме бытия в качестве бесплотного духа. Тогда ещё Дом был полон жизни, да и прислуги здесь обитало поболе — всё-таки сил одного призрака на такой большой особняк было явно маловато. Это потом старший господин распустил живых слуг в связи с начавшимися репрессиями против аристократии старой закалки, — дабы те не попали под раздачу — и дом опустел, став походить на больного, всеми покинутого дряхлого старика. А она осталась. Осталась потому, что дом рода Мортемер когда-то стал ей надёжным убежищем — принял её тогда, когда остальные отказывались брать на работу в связи с уже весьма почтенным возрастом или нежеланием прокармливать лишний в штате прислуги рот — ибо времена в связи с очередной начавшейся войной были тогда очень трудные. Да и кто-то же должен был позаботиться о появившимся на тот момент в особняке юном наследнике — таком потерянном, одиноком и тяжело переживающем факт смерти своих родителей, что что-то в старческой груди Маргарет, должное быть давно мёртвым, предательски сжалось, отказываясь идти в следующее перерождение. По крайней мере, до тех пор, пока она не убедится, что молодой господин не загнётся без её присмотра, попросту наплевав на собственный комфорт (и жизнь до кучи). Или не обзаведётся хорошей женой, что сможет привнести в его не особо-то и весёлое существование дополнительный смысл.
Аматэрасу же задумчиво шевельнула одним из длинных лисьих ушей, взглянув куда-то поверх головы братца Кира.
— Подарить что-нибудь «разэдакого» будет достаточно проблематично, я думаю… — в ответ на возможное непонимание Кира девочка только непосредственно улыбнулась. — Мы же с сестричкой мёртвые. Подарки живых людей принять нам будет очень затруднительно. Хотя…
Тут лисичка вдруг подскочила на ноги, уперев ладошки в стол и вперив в студента Магнуса воодушевлённо загоревшиеся глаза от пришедшей ей на ум идеи. Идеи до восхитительного простой и очевидной, между прочим!
— Ты можешь сделать специальное подношение и помолиться за благополучие духа Ёми в её посмертии! — выпалила на одном духу девочка, широко-широко улыбаясь, так, что у обычного человека от такой лыбы уже заболели бы щёки. — Не волнуйся, если ты попросишь, Мастер обязательно тебе объяснит, как правильно делать подношения духам. А искренность твоих намерений и чаяний Ёми обязательно оценит. Ей будет очень приятно.
На самом деле, заупокойные молитвы были и вправду одним из самых лучших способов уважить дух мёртвого человека. Да и нечеловека тоже. А им с сестричкой Цукиёми воистину не помешало бы немного тёплых слов и пожеланий, что могли бы помочь впоследствии их душам найти дорогу в более лучший мир.
Дальнейшую речь Кира, упёршего неожиданно взгляд в пол — словно одно упоминание поднятой ими в разговоре темы приносило ему много неудобств и далеко не самых приятных ощущений — девочка слушала, почти мгновенно изменившись в лице. Вот она улыбается, как будто внутри её груди живёт вечное неугасимое солнце, а вот уже слегка хмурится, сосредоточенно ловя каждое слово братика ЛайСи, и… тихонько вздыхает от набежавших на её солнечное настроение тучек. Как-то даже слишком тихо и понимающе для лисицы, что, казалось бы, если и могла причинить вред живому существу, то исключительно в целях защиты себя и своей семьи.
— Эта лисица… тебя понимает, братик Кир, — она даже слегка дотронулась до его лежащей на столе руки, начав вырисовывать поверх тыльной стороны ладони какие-то узоры, хотя почувствовать в этот момент парень мог только уже знакомый призрачный холод. Девочка долга молчала, будто собираясь с духом, или вовсе не намереваясь дальше развивать начатую ей мысль — будто Киру могло хватить и того факта, что она знает, каково ему было, когда тот под влиянием Дахасы убивал разного рода мерзавцев. Но затем, снова вздохнув и отстранив руку от ладони Кира, она отвела от студента взгляд и сама начала говорить тихим, тоже будто немного застенчивым голосом. Как если бы ей было также неловко говорить на эту тему.
— Когда эта лисица только-только умерла… она была полна боли, злобы и сильной скорби, — едва услышав эти слова, И-Юэ медленно выпрямился на своём табурете, весь от кончика лисьего хвоста до ушей напрягшись. Словно в желании что-то возразить, прервать старшую сестру, остановить, пока это ещё возможно. Но та, будто почувствовав его растерянный, полный, вместо привычной хмурости, тихого, почти умоляющего «Не надо, он же двуногий, он не поймёт…» взор, только пристально на него поглядела, молча качнув головой в отрицательном жесте. И младшему духу ничего не осталось, кроме как стиснуть с досады зубы и вернуться на своё место, отвернувшись, как будто стараясь отгородиться от того, что лисица собиралась сейчас рассказать.
После этой небольшой паузы Аматэрасу неторопливо продолжила, устремив теперь взгляд на складки платья на коленках.
— Когда человек умирает не своей смертью, будучи в очень сильной ярости или затаив в сердце большую обиду… он становится онрё. Злым мстящим призраком, - лисица слегка качнул ушами, склонив голову слегка набок. — Ослеплённый своей злостью, он желает только одного — мстить, убивать, и причинять вред всему живому, что его окружает. Пытаясь унять свой гнев, он уничтожит всё, что встанет у него на пути, но посмертная злость — не то, что можно так просто успокоить. Боль и ненависть — чувства, что въедливее любой ржавчины, способной поразить и разрушить даже самый крепкий из самурайских клинков.
Когда лисица вновь ненадолго умолкла, в комнате повисло гробовое безмолвие, разбавляемое лишь треском пламени и шорохом засыпаемых в закипевшую в котле воду трав. Никто из младших духов больше не стремился перебить девочку. Но и слушать им это было явно не особо в радость.
— Я была одним из таких мстительных призраков. Очень долгое время. И я тоже убивала людей.
Выражение лица поднявшей на Кира взгляд Аматэрасу в этот момент было слишком взрослым — ненормально взрослым для девочки её лет. Правда затем она улыбнулась — не так солнечно и ярко, как до этого, будто бледнее обычного, но всё-таки.
— Хотя убила я, конечно, не так много, как братец Кир. Но достаточно, чтобы испортить себе карму на несколько перерождений вперёд, — она легкомысленно хохотнула, словно стараясь беззаботным тоном сгладить не самое сладкое послевкусие от их разговора. И продолжила уже чуть более печально, будто с лёгким сожалением. — Когда меня нашёл Мастер… мой дух уже почти полностью погряз в злобе и сожалениях. Мне казалось, что он тоже пришёл навредить мне. Сделать больно. Как сделали люди до него. Моя ненависть твердила, что его нужно убить до того, как он попытается сделать со мной что-то непоправимое. Только потом я поняла, что он не желал мне зла. А хотел лишь по…
[center]— Сестра, хватит![/center]
Лисица от неожиданности прервалась, переведя взгляд на другой конец стола. Этот дрогнувший, полный почти физически ощутимого отчаяния голос будто вовсе не принадлежал хмурому мальчишке-лису. А зверю — затравленному, истерзанному, молящему о пощаде.
Дрожащее пламя суженных зрачков смотрело на Аматэрасу с болью, непониманием, растерянностью — словно на предателя. Ведь он же, чёрт побери…
— Он же человек! Чёртов д… двуногий!
Выплюнул с практически нескрываемым презрением, указывая в сторону Кира.
Лисица только непонимающе на это моргнула. Да. Человек. На двух ногах ходит. И что? И-Юэ же, не зная, как ещё объяснить этим доверчивым дуракам, что так безрассудно открываться любому из принадлежащих человеческому роду — чревато, прорычал что-то нечленораздельное, всплеснув руками.
— Зачем ты пытаешься приободрить?! Он разве заслужил это? Никто из них, этих чёртовых смертных, не заслужил нашего понимания и сострадания! Они причинили нам столько… боли, и вам с сестрой Цукиёми досталось в особенности сильно! Кто-нибудь из них хоть раз в жизни пытался нас понять? А помочь? Верно, Мастер нам помог, но он был единственным исключением из этого чёртового свода правил, составляющих порочную человеческую природу! Это вовсе не означает, что теперь можно каждому из этих проклятых двуногих открывать душу, без опаски, что те снова в неё не плюнут и не пройдутся грязными сапогами!
— И-Юэ…
— Да ты только посмотри на того, кого ты называешь братом!!!
Голос мальчишки совсем сорвался на крик.
— Он же такой же! Для него даже жизнь собственного сородича не стоит ничего! Ему только достаточно весомый повод дай, и он уже даёт волю своему внутреннему злу, что пожирает каждого неугодного, не моргнув и глазом! А что будет, если такую же греховность он увидит в тебе? А в сестре Цукиёми? В наших братьях, в конце концов?! Сколько раз мне вам ещё повторить, что нельзя так доверять человеку, особенно такому, как этот ваш «братец» Кир, это не приведёт ни к чему хо..!!
— И-ЮЭ!
Неожиданно громкий и хлёсткий оклик почудился замолкшему мальчишке, как пощёчина наотмашь. Болезненная. Резкая. Злая.
Он ошеломлённо посмотрел в сторону резко похолодевшей обликом Аматэрасу, смерившей его строгим взглядом недовольных глаз.
— Если даже Мастер так и не смог достучаться сквозь твою упёртость, то я тем более сделать этого не смогу. Но то, что до этого на нашем пути встречались люди, которые причиняли нам только вред, вовсе не означает, что такими будут все, кто встретится нам впоследствии. Братец Кир вовсе не виноват в том, что в нём сидит сущность, требующая крови и убийств. Мы здесь, чтобы помочь Мастеру избавить его от этого кошмарного бремени. Люди вовсе не такие злые и меркантильные, как ты воображаешь в своём уме. Среди них есть добрые души, и не один только Мастер. А ты только и можешь, что держаться за старые, когда-то нанесённые обиды, сжимая горящий уголь в руке, вместо того, чтобы его отпустить! Боишься тигров? Не ходи в лес!
Младший лис дёрнулся, словно от удара. Ресницы Аматэрасу тоже предательски дрогнули, но брать свои слова обратно она не стала. Кто-то всё равно должен был ему это сказать — осадить И-Юэ, который до сих пор, даже несмотря на все усилия, прикладываемые остальными лисами и Мастером, не хотел видеть в действиях людей ничего, кроме жестокого подвоха.
Мальчик одним резким движением выоетел из-за стола, отчего даже стоявший под ним табурет опрокинулся с грохотом, не выдержав энергетического импульса, ударившего по материальному окружению духа.
Он пулей направился к выходу из кухни, но перед самой дверью остановился, сжав кулаки до боли. И бросил сквозь плотно сжатые зубы, будто выплюнул — вместе со сгустком застарелой боли, обиды, ненависти, которые ему оставили в наследство двуноги:
— Да, может он и не виноват в том, что в нём сидит древнее зло. Но на протяжении стольких лет периодически позволять этому злу брать над собой власть — было уже исключительно его решением. И оставить это зло в себе, позволив ему прорасти глубоко в душу и стать неотъемлемой частью — тоже был только его выбор. Ему ничто не мешало обратиться к экзорцисту до этого. Нет, он зачем-то позволил тёмному духу остаться и продолжать дальше влиять на его жизнь, даже толком не взяв под контроль. Люди, что не могут контролировать собственных внутренних чудовищ, и не справляются с их управлением, не заслуживают ничего, кроме презрения!
С этими словами он проскочил сквозь закрытую дверь, исчезнув.
Кухня тут же погрузилась в тягостную тишину.
— …Он вернётся, — голос одного из младших лисов осмелился нарушить воцарившееся молчание только спустя несколько долгих мгновений, показавшихся целой вечностью. — Нам ведь ещё ритуал проводить. Он остынет и вернётся. Так ведь, сестрёнка?
Аматэрасу только вздохнула, потирая ладонями лицо. На душе было горько и гадостно. Наверно, ей не стоило быть с ним такой резкой. Но почему он должен был продолжать быть таким… таким… противным?
— Старший братик Кир… — начала она как-то очень неловко и тихо, будто теряясь, какие именно слова здесь будут наиболее всего уместны. — Ты не… принимай его слова слишком близко к сердцу. И-Юэ у нас… он просто… в общем, он не очень любит людей, как ты уже понял, — закончила лисица достаточно скомкано, вновь опустив глаза.
Но в который раз повисшему неловкому молчанию продлиться долго не дали.
— Так, что-то вы совсем у меня расклеились, ребятушки.
Неожиданно аккурат напротив Кира на стол опустилась чашка, от которой исходил интенсивный травяной запах и лёгкий пар. Среди ароматов полевых трав сильнее всего выделялась горечь полыни.
— Вот ваш отвар. Мастер сказал пить до дна, так что пейте лучше сразу залпом. Отвар горький и противный, — после этого Маргарет повернулась к понурым лисам, деловито уперев руки в боки. — А вы чего носы повесили? Вы же знаете, ваш брат скор на расправу, но он потом поостынет, сам придёт виниться за то, что был так резок. Налить вам молока с мёдом? Вы должны быть у меня бодрыми и полными сил, чтобы ритуал хорошо прошёл! Маленькие лисята не хотят же подвести своего Мастера?
В ответ на лукавый прищур старческих глаз лисята всё-таки потихоньку оживились, кивая головами.
— Да, мы не хотим…
— Можно нам тогда молочка, бабушка Маргарет?
— Да, молочка!
— И мёда!
— А печеньки есть?
— Братцу И-Юэ тоже бы надо оставить, а то опять расстроится…
Маргарет только добродушно рассмеялась в ответ на эти очаровательные моськи, состроенные лисами, и отошла к кухонному шкафу — доставать специально припасённое для шалопаев Его светлости молоко.
***
Когда перед ними с Цукиёми начал сгущаться морок, — густой и тёмный, как до черноты переваренная карамель — Томас неосознанно завёл лисицу к себе за спину в жесте оберегания. Да, из них двоих именно она была его духом-фамилиаром, и по идее, именно ей полагалось первой бросаться на защиту своего Мастера. Однако последнее, что намеревался делать в данной ситуации Томас — так это позволять Цукиёми выступать против духа неизвестных намерений и мощи. Он не мог рисковать своими лисятами, — не мог, даже когда знал, что с ними ничего не случится и они справятся с возникшей на пути напастью.
Когда из достаточно плотно сгустившегося облака тьмы вдруг проступил образ женщины, облачённой в одеяния монахини, герцог недоверчиво хмыкнул, вглядываясь в явившийся его взору облик. Ну надо же. Он-то полагал, что зовом в пустоту всё и ограничится. Не ожидал, если честно, что ему попадётся сущность, в кои-то веки желающая нормально, по-человечески с ним поговорить.
Достаточно благожелательное приветствие Томас встретил ответным приветственным кивком. А вот имя духа… сжало его сердце, будто ледяной ладонью, заставив на мгновение сбиться со спокойного ритма дыхания.
Почему… почему из всех существующих в этой обозримой вселенной имён… для представления ей нужно было выбрать именно то имя, что когда-то носила при жизни его покойная мать?
Тёмные духи любили такой трюк. Принять образ особенно близкого сердцу человека, чтобы втереться в доверие. Запятнать его имя. Осквернить лик своими тёмными пальцами. Но тут загвоздка заключалась в том, что именем всё сходство духа с матерью Томаса и ограничивалось… Она терпеть не могла тёмные цвета, и всегда носила белый. К тому же, в религию, проповедуемую католиками, не верила никогда.
Так что, это вполне могло быть и случайным совпадением. В конце концов, существует же в мировой истории феномен матери Терезы, может быть, это ещё одна из её многочисленных вариаций…
Преподобная мать Тереза.
Если в её словах и не слышалось ехидства, то вот Томас едкости скользнувшей по его губам усмешки скрыть даже не пытался. О, так значит, это не просто кучка самоучек-энтузиастов, играющих с силами, которые сами не понимают… это, оказывается, целый, мать их, культ.
Фантастично.
— Вот оно как… — Томас вальяжно покивал головой, хотя внутри уже так и чувствовалось, как корень языка начинает печь скапливающимся глубоко в глотке ядом. Хотелось плеваться. А ещё больше хотелось послать нежданную гостью к чёрту, беспардонно выпроводив её за порог мира мёртвых, высказав прямо в лицо, что в помощи посторонних духов он не нуждается. — Ну и какую же цель преследует ваш культ, позвольте поинтересоваться? Хотя, дайте угадаю. Несомненно высокую и благородную, верно?
Даже не пытаясь утруждать себя ожиданием ответа, герцог демонстративно обошёл призрак Терезы, направившись дальше по коридору в зал для ритуалов.
Знал он эту их тёмную призрачную породу. Сперва объявятся, все такие из себя готовые бескорыстно помогать. А потом стребуют за эту помощь такую плату, с которой ты вовек не рассчитаешься. Томас не собирался клевать на один и тот же трюк дважды. Он давно уже не ребёнок, которым можно так просто манипулировать и думать, будто он вот так возьмёт и поверит сострадательной заботе какой-то незнакомой бестелесной сущности. В бескорыстность целей Терезы он тоже не верил, потому что духам, источающим настолько густые и тёмные эманации, нельзя было доверять априори. Пожалуй, в этом плане, Дахаса ему импонировал и то больше. В нём было что-то от честности животных, которые убивают потому, что хочется жрать. А не потому, что душит зависть, кружит голову морок вечной славы, и так далее, и так далее, и так далее…
Матерь Тереза, как про себя уже начал называть её Томас, не вызывала в герцоге ничего, кроме подсознательных опасений и с каждой секундой нарастающего желания задавить возможную угрозу для ритуала в зародыше, изгнав женщину в мир иной. Единственное, что его ещё пока останавливало немедленно призвать из библиотеки фамильный гримуар и открыть его на странице с заклятиями изгнания призраков, так это возможность узнать ответы на мучившие его вопросы. Всё-таки, с опасностью легче бороться, когда знаешь, с чем именно ты борешься. Но если Томаса хоть на секунду не устроят ответы Терезы… церемониться он уже не станет.
